Идеологии больше нет. Сегодня это утверждение вызывает всё меньше скепсиса. Идеологии нет в привычном, классическом понимании. Как нет прежней одержимости широких масс идеями общественных преобразований и нет рвения создателей этих идей выстроить мир в соответствии с бережно вынашиваемым ими «социальным идеалом». Прежняя идеология растворяется в прошлом. На смену политическим ценностям приходят технологии. Означает ли это, что вместе с идеологией исчезает сама политика? Очевидно вряд ли. Просто, как и идеология, она приобретает иное качество и иное свойство. Идеологическое пространство сегодня — это пространство ярких названий, красивых «обёрток» и удобных «упаковок». Одним словом, всего того, что можно было бы назвать суррогатом идеологии. В определённом смысле, это «языковое» пространство. Пространство, где большую роль играет форма выражения, нежели сама идея. Это пространство неких устойчивых фраз или, говоря научно, пространство дискурса. Здесь куда важнее «впечатать» в сознание ёмкую формулу, чем дать ей объяснение. Создать узнаваемый образ, нежели заботиться о его глубине. Здесь самое главное — говорить на «своём» языке. Языке, который бы не столько «понимали», сколько — «воспринимали». Этот язык и есть суррогат идеологии, а его наличие у той или иной политической силы — безусловная гарантия успеха. Неспособность социал-демократии на протяжении последних 15 лет занять сколько-либо прочные позиции в российском политическом пространстве можно объяснить практически полным отсутствием у неё такого языка. Социал-демократия была, пожалуй, первым серьёзным политическим движением, фактически отказавшимся от идеологии и закрепившим этот отказ в качестве своего основополагающего принципа. Положения конгресса Социнтерна 1951 года и Годесбергской программы 1959 года были направлены на преодоление идеологических условностей и различий в мировоззрениях. Конечно, такой отказ делался не в пользу формализма и в ущерб идейному содержанию. Социал-демократы подчёркивали условность делений на «своих» и «чужих», провозглашая плюрализм мнений и одновременно пытаясь возвыситься над политикой «низкого уровня». Тем не менее, сегодня сложно не увидеть в этом шаге элемент прагматизма и сознательно избранную стратегию поведения. Идея демократического социализма стала на долгие годы не только базовой концепцией движения, но и его брендом, своего рода визитной карточкой. Она ознаменовала появление того самого социал-демократического «языка», обеспечивавшего успех партиям на протяжении нескольких десятилетий. Такой политикой социал-демократы во многом предвосхитили перемены, произошедшие в глобальном мире информационных технологий. В мире, где идеологии не осталось места. И это неудивительно. Успех социал-демократов в развитых западных странах принято связывать с достижением социального партнёрства между предпринимателями и наёмными рабочими. В середине века этот консенсус выступил основным стержнем общества массового потребления. Общества, которое вместо идеологии поставило себе на службу многочисленные технологические практики. В том числе и язык. В новой России не только социал-демократы, но и левые в целом всегда страдали «косноязычием». Программы большинства партий и блоков, объявлявших своей целью защиту широких слоёв населения, растворялись в риторике социальной справедливости. На определённом этапе свою «языковую» нишу сумели занять коммунисты, играя на «злобу дня» и ностальгируя по советскому прошлому. Более десятилетия такая политика приносила им весьма существенный успех. И то, что последние годы стали периодом относительных неудач коммунистической партии весьма показательно не только для КПРФ, но и для других партий левой ориентации. Пожалуй, главный парадокс заключается в том, что левый дискурс остаётся наиболее популярным и востребованным в российском обществе. Партия, сумевшая овладеть всем арсеналом «языковых средств» левой направленности, имела бы безоговорочный успех среди избирателей. Поэтому вполне естественно, что такой партии не появляется. Сегодня в России левый дискурс оказывается рассеянным в политическом пространстве. На языке социальной справедливости говорят не только практически все крупные партии. На нём говорит и официальная власть. Создание в последнее время политических образований, ориентированных на «левый фланг», лишь подтверждает общую тенденцию. Чтобы избежать любых языковых «уплотнений» и сосредоточения «языковых средств» левого характера в руках одной политической силы, этот язык необходимо сделать общедоступным. Такова вполне объяснимая стратегия власти. В складывающейся ситуации получается, что российская социал-демократия говорит на «чужом» языке, используя «чужой» лексикон и «чужую» речь. Не имея устойчивого положения, она, в конечном итоге, попадает в «чужое» пространство, теряя при этом своё собственное. Если продолжать воспринимать этот процесс как естественный ход событий, то социал-демократию постигнет судьба множества российских политических образований, оставивших после себя только названия. Ответом на технологии являются, в первую очередь, технологии. Когда разрушаются смыслы, их необходимо формировать. Когда исчезает дискурс, его нужно создавать. Сегодня в политике важно говорить на своём языке. И, как ни печально, это гораздо важнее скрываемого за ним содержания. Последнее, впрочем, отнюдь не означает появления одних лишь сухих конструктов. Просто любую идею сегодня следует должным образом подать и оформить. Смыслы никуда не исчезают, но к ним нужно указать наиболее лёгкий путь. Западная социал-демократия имеет опыт создания весьма удачных ёмких идеологических конструктов. Одним из них стал концепт «социальной демократии», органично вписавшийся в программные документы ряда европейских партий. В России эта идея своего развития не получила, то и дело растворяясь в предвыборной риторике. Хотя при должной «обработке» могла бы стать серьёзным ресурсом в идеологическом плане. Нередко теоретики движения подчёркивают, что социал-демократия не комплекс идей, а образ мысли. Если это действительно так, то этот образ опять же необходимо формировать. И обратить внимание не только на политическую и социальную сферы, но и на сферу культуры. Несмотря на очевидное перенасыщение продуктами «массового производства», культурная сфера по-прежнему остаётся проводником индивидуальных и общественных ценностей. Образ «человека своего времени», растиражированный литературой и кинематографом за последнее десятилетие, начинает постепенно меняться. И это тоже весьма симптоматично. Как бы то ни было, политическая реальность всегда выдвигает свои требования, с которыми невозможно не считаться. Отрицать их — значит отрицать всю реальность, что изначально утопично и лишено всякого смысла. Неприятие этой реальности должно быть аккуратно вплетено в саму реальность. И только это даст шанс для её изменения. Михаил Ильченко